Дмитрий Хван - Хозяин Амура [СИ]
А ещё слыхал Фёдор, будто ангарские люди сами высокие, а телом крепкие, как самые дюжие казачки. Веры они православной, племени славянского, а язык их будто бы русский, да говор чуть иной. И вот в сей день воевода первый раз с момента прибытия на Амур прошлой осенью увидит людей Сокола да поговорит с ними.
— И чего только им надобно? — буркнул вдруг ближний к Байкову стрелецкий полусотник, с волнением сжимая рукоять сабли.
— Без дела они не придут, — наставительным тоном проговорил присланный из Якутска диакон Пётр. — Стало быть, есть у нас что-то нужное им…
Фёдор Исакович, нахмурившись, бросил быстрый взгляд в ту сторону, где находился голландский корабль, стоявший на якорях поодаль от берега. Там, на борту приведённого Поярковым «Кастрикума» находилась дюжина его ватажников — якутских вольных и служилых казаков — тех, кто наиболее умело наловчился управляться с флейтом[6]. Остальные занимали несколько изб и полуземлянок, что оставались на прежнем месте острога, который перенесли на более высокое, не подтопляемое по весне, место.
Наконец ангарский корабль приблизился к берегу достаточно близко, чтобы бросить якоря и спустить лодки, однако он и не думал останавливаться. На малом ходу канонерка продолжала подходить к причалу. Стрельцы разом подобрались, а музыканты по знаку воеводы тотчас же принялись наполнять окрестности пронзительными звуками труб и трескучим барабанным боем. Вскоре вместе с приближающимся к острогу кораблём люди услышали глухой ритмичный звук, исходивший от него.
— Нешто на берег прямо и выскочит? Куды прёт?! — толпа заволновалась и подалась назад, кто-то и вовсе принялся улепётывать прочь.
Байков, широко раскрыв глаза, продолжал неотрывно наблюдать за необычным судном — неужто осадка его столь мала, что он легко подойдёт к причалу, куда обычно подходили лишь дощаники да лодки? Так и случилось, и вскоре с борта корабля на причал спустили мостки по которым стали сходить ангарцы. Фёдор Исакович поначалу хотел было встретить гостей не сходя с места, но непроизвольно подался вперёд, когда один из ангарцев уверенной поступью стал приближаться к собравшимся нестройной толпою усть-амурцам. Что-то особенное было в этом человеке. Какая-то внутренняя сила, абсолютная уверенность в своих силах. Он не выделялся среди своих товарищей богатыми одеждами или блестящим доспехом — ничего этого не было, однако Байкову в сей же миг стало ясно, что этот статный муж несомненно старший у ангарцев. Поначалу Фёдора кольнула шальная мысль — неужто сам князь Сокол пожаловал?! Воеводе тут же стал не по себе.
— Полковник гвардии его величества князя Руси Сибирской, Сазонов Алексей Кузьмич! — на мгновение приложив пальцы ладони к виску, произнёс громким голосом этот человек, добавив чуть позже:
— Сахалина и окрестных земель воевода.
Пожав протянутую ему ангарцем ладонь, Байков представился сам и справился о здоровье великого князя Ангарского и Амурского Вячеслава Андреевича Сокола. На этом формальности закончились, а Фёдор вдруг заметил, что гостю не по нраву пришлась игра усть-амурских музыкантов — воевода Сазонов лишь на секунду, но всё же нахмурил брови, бросив на них недоуменный взгляд. Своего недовольства, однако, он не выказал прилюдно.
— Фёдор Исакович! — чуть наклонив голову, громко сказал ангарец, силясь перемочь вдохновенно игравших трубачей. — Надобно нам с тобою переговорить! Желательно в тишине!
Некоторое время спустя— Как я уже сказал, Фёдор Исакович, — начал разговор Сазонов, когда Байков, наконец, нашёл приемлемое для проведения переговоров помещение в приказной избе, а несколько стрельцов занесли туда лавки — всех поначалу рассадить не удалось, — воеводство моё на острове Сахалин находится…
— А ну! — Байков жестом поманил ближайшего к нему подьячего, — чертёжну роспись тащи сюды!
Вскоре на столе оказался широкий лист плотной и желтоватой бумаги, удерживаемый по краям, дабы не свернулся в рулон, испещрённой линиями, знаками и надписями. Алексей понял, что это была развёртка береговой линии Охотского моря, но разобраться в ней было бы архисложно. С этим справился бы кто-то из флотских офицеров, но таковых среди прибывших в Амуркотан ангарцев не было. Поглядев с тоской на Фёдора Байкова, с большим трудом пытавшегося разобраться в собственном «чертеже», Сазонов предложил усть-амурскому воеводе использовать ангарскую карту. Тот легко согласился на это и тут же с изрядным облегчением и немалым шумом убрал со стола свою.
— Итак, мы здесь, — указал на амурское устье Сазонов. — Это остров Сахалин. Моё воеводство и земля Сибирской Руси.
— Мне про то не ведомо и из Якутска никакой бумаги о сём не прибывало, — недовольно проговорил Байков, а сидевшие позади него чиновные мужи стали недовольно переговариваться. — И люди мои на том Сахалине не раз бывали — людей князя Сокола они не видали вовсе.
— Мы отправили письма в Якутск и в Москву через Енисейск, с требованием оставить этот остров, — проговорил Алексей. — Сахалином мы не поступимся, но твои или охотские людишки могут промыслы иметь на этой земле, ежели не будут чинить обиды айнам и иным местным жителям.
— Но Поярков не говорил мне обо встреченных там людях великого князя Сокола! — воскликнул Байков, а приказной дьяк энергично закивал, потрясая жидкой бородёнкой.
— А он и не должен был встретить наших товарищей! — повысил голос Сазонов. — Прежде уж было оговорено, что земли, лежащие к югу от устья Амура, принадлежат Руси Сибирской. Да и нет там ни злата, ни серебра. Но я не о том поговорить с тобою пришёл.
— О чём же, Алексей Кузьмич, ты желаешь говорить? — переглянулся с дьяком Фёдор.
— Голландцев, что на нашем острове в полон взяли, отдайте! — заявил Алексей. — Сейчас и заберу их.
— За этим приехал? — изумился усть-амурский воевода, а люди его недовольно зашумели, переговариваясь меж собой.
— И корабль голландский тоже отдавай, Фёдор Исакович, — продолжил Сазонов требовательным тоном.
Байков от подобных требований гостя аж поперхнулся. Прокашлявшись, он недовольно проговорил:
— Тех десять болезных немцев, коих я по доброте душевной взял в острог, я тебе отдам. Всё одно лишние рты, а хлеба своим людишкам не хватает. А над Поярковым я не властен. Он якутского воеводы, Петра Головина, товарищ и письменной голова тамошний. С ним тебе надо говорить.
— Не отдаст Васька корабль, а немцев уж утопил верно! — процедил дьяк, с наигранной усмешкой глядя на ангарца.
Дьяк был весьма рад хоть в чём-то, да уязвить этих заносчивых ангарцев. Однако его смешки не имели успеха среди остальных усть-амурцев, и вскоре он замолчал, смущённо потупившись. На Сазонова и его людей этот выпад никакого впечатления не произвёл. Алексей негромко переговаривался с Лыковым и Мелетьевым, а Нумару, сидевший справа от Сазонова, и вовсе откровенно скучал, посматривая по сторонам. Старый айну был горд тем обстоятельством, что Алексей взял его на важные переговоры со своими родичами из другой державы, а сидевший позади младший сын его — Рамантэ переводил отцу всё, что говорили русские. Одетый в перевязанную широким поясом распашную куртку, расшитую замысловатым орнаментом, который защищал её хозяина от влияния злых духов, подаренные зятем плотные штаны и мягкие кожаные сапоги, с двумя короткими мечами на поясе и двумя чейки-макири — ритуальными ножами на бедре, Нумару походил на знатного японского самурая. Собственно, так оно и было — японцы, долгие годы воевавшие с айнами, которых они называли эбису, очень многое переняли у них, начиная от культа меча и заканчивая ритуальным самоубийством. Байков с интересом смотрел на айна, но спросить, что он делает среди ангарцев, покуда не решался. Фёдор знал, что два крупных рода этих мохнатых туземцев с северного берега Амура ушли на южный, ангарский, ещё до его приезда сюда, причём ангарцы помогали им пересечь реку. Тогдашний воевода Кузьма Богданович Виденьев, из курских дворян, не стал препятствовать переселению, а вскоре и вовсе пропал. Баяли, ушёл-де он к ангарцам с немногими ближними людишками. В Якутск же сообщили о том, что воевода, дескать, в лесу заплутал, да и сгинул. Якутские же воеводы позже прознали о бегстве Виденьева сотоварищи. Оттого Пётр Головин нового Усть-амурского воеводу напутствовал особо. Дабы вновь измены не было, Байков отвечал за то семьёю да землицей своей.
— Фёдор Исакович! — услыхал вдруг воевода, после того как его сотник пихнул своего начальника кулаком в бок.
— Да слишышь ли? — Сазонов уж понял, что усть-амурец малость задумался. — Пошлёшь человечка до Пояркова?
— Послать-то пошлю, да придёт ли сам он сюда? — развёл руки в стороны Байков.
Как и предполагал Фёдор, Поярков в острог идти отказался наотрез. Пришлось «Орочанину» немного спустится по течению, чтобы достичь места стоянки якутской ватаги. Хмуро и неприветливо встретив ангарцев, Василий сразу же заартачился отдавать «Кастрикум» и даже не желал слышать о его продаже. Держался он довольно дерзко, даже нахально, но большего себе не позволил. Сазонову Поярков понравился своей упёртостью и храбростью — она не была наиграна. Перед Алексеем стоял тот самый сибирский первопроходец — безрассудно смелый, идущий навстречу неизвестности, смертельной опасности, голоду и холоду русский мужик, олицетворявший собою весь этот век — великий, смелый и кровавый.
